Неточные совпадения
Судьба Устеньки быстро устроилась, — так быстро, что все казалось ей каким-то сном. И долго впоследствии она не могла отделаться от этого чувства. А что, если б Стабровский не захотел приехать к ним первым? если бы
отец вдруг заупрямился? если бы
соборный протопоп начал отговаривать папу? если бы она сама, Устенька, не понравилась с первого раза чопорной английской гувернантке мисс Дудль? Да мало ли что могло быть, а предвидеть все мелочи и случайности невозможно.
Эта слабонервная девица, возложившая в первый же год по приезде доктора в город честный венец на главу его, на третий день после свадьбы пожаловалась на него своему
отцу, на четвертый — замужней сестре, а на пятый — жене уездного казначея, оделявшего каждое первое число пенсионом всех чиновных вдовушек города, и пономарю Ефиму, раскачивавшему каждое воскресенье железный язык громогласного
соборного колокола.
Политично за вечерним столом у
отца соборного ключаря еще раз заводил речь о сем же предмете с
отцом благочинным и с секретарем консистории; однако сии речи мои обращены в шутку.
Так, например, однажды помещик и местный предводитель дворянства, Алексей Никитич Плодомасов, возвратясь из Петербурга, привез оттуда лицам любимого им
соборного духовенства разные более или менее ценные подарки и между прочим три трости: две с совершенно одинаковыми набалдашниками из червонного золота для священников, то есть одну для
отца Туберозова, другую для
отца Захарии, а третью с красивым набалдашником из серебра с чернью для дьякона Ахиллы.
Не прошло и месяца со времени вручения старгородскому
соборному духовенству упомянутых наводящих сомнение посохов, как
отец протопоп Савелий вдруг стал собираться в губернский город.
Я читаю в предстании здесь секретаря и
соборного протодьякона. Пишет, — это вижу по почерку, — коллега мой,
отец Маркел, что: «такого-то, говорит, числа, осеннею порою, в позднее сумеречное время, проходя мимо окон священника такого-то, — имя мое тут названо, — невзначай заглянул я в узкий створ между двумя нарочито притворенными ставнями его ярко освещенного окна и заметил сего священника безумно скачущим и пляшущим с неприличными ударениями пятами ног по подряснику».
В шесть часов вечера, когда солнце сидело низко огненною рожею между рожами молодых подсолнухов, на дворе куроводства
отец Сергий, настоятель
соборного храма, закончив молебен, вылезал из епитрахили.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в судную избу. Охоня повела
отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая
отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с
соборною церковью, стоявшею на базаре, Арефа в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Вероятно, под влиянием дяди Петра Неофитовича,
отец взял ко мне семинариста Петра Степановича, сына мценского
соборного священника. О его влиянии на меня сказать ничего не могу, так как в скорости по водворении в доме этот скромный и, вероятно, хорошо учившийся юноша попросил у
отца беговых дрожек, чтобы сбегать во мценский собор, куда, как уведомлял его
отец, ждали владыку. Вернувшись из города, Петр Степанович рассказывал, что дорогой туда сочинил краткое приветствие архипастырю на греческом языке.
В доме Шуминых только что кончилась всенощная, которую заказывала бабушка Марфа Михайловна, и теперь Наде — она вышла в сад на минутку — видно было, как в зале накрывали на стол для закуски, как в своем пышном шелковом платье суетилась бабушка;
отец Андрей,
соборный протоиерей, говорил о чем-то с матерью Нади, Ниной Ивановной, и теперь мать при вечернем освещении сквозь окно почему-то казалась очень молодой; возле стоял сын
отца Андрея, Андрей Андреич, и внимательно слушал.
А тут вдруг назначили к нам нового преосвященного. Приехал владыка в монастырь, все осмотрел, все благословил, остался очень доволен порядком. Наконец шествует в гостиницу, видный такой пастырь, осанистый, бородатый — не архиерей, а конфета! За ним
отец игумен,
отец казначей,
отец эконом, иеромонахи, вся
соборная братия. И мы, гостиничные служки, жмемся вдоль стен и, аки некие безгласные тени, благоговейно трепещем.
Меж тем Аркадия с Никанорой, сняв
соборные мантии, вступили в беседу с
отцом белокурой красавицы; а она с Парашей и Фленушкой стала разговаривать.
Поплыли назад в Россию, добрели до
отца игумна, обо всем ему доложили: «Нет, мол, за Египтом никакой Емакани, нет, мол, в Фиваиде древлей веры…» И опять велел игумен служить
соборную панихиду, совершить поминовенье по усопшим, ради Божия дела в чуждых странах живот свой скончавших…
За эту приписку тот «синодик», по
соборному уложенью комаровских матерей, от всеобдержного чтения был отставлен, «поне за отступивших от правыя веры ни пения, ни свечи, ни просфоры, ни даже поминовения, по уставу святых
отец, не положено…».
— И вот вздумала я предложить вам,
отцы, матери, на
соборное обсужденье: как поступить при таких обстоятельствах?
— Вина миру пропоено на двести на десять целковых… здешнему старосте две синеньких — десять рублев… писарю сотня… голове пятьдесят… в правлении тридцать… окружному пятьсот… помощнику окружного да приказным пятьдесят… управляющему тысяча… палатским приказным триста… да по мелочам, на угощенья да на извозчиков приказным, секретаря в баню возил,
соборному попу на ряску купил —
отец секретарю-то, — секретарше шаль, всего двести пятьдесят; итого, значит, две с половиной тысячи.
Соборный дьякон, вдовец, весь ее двор собственною рукой взрыл заступом, поделал клумбы и насажал левкоев; но это все далекие обожатели, а то и Поталеев сидел у нее по целым дням и все назывался в крестные
отцы, только крестить было некого.
Дело о нанесении ударов рукою дьякона Десницкого мещанину Данилке Лихостратонову в тот же самый день было внесено на решение
соборного протоиерея,
отца Савелия Туберозова. Внесено оно было самим дьяконом, который, отщелкав Данилку собственноручно, собственноручно же взял его за ухо и повел всенародно по набережной к серенькому домику
отца протоиерея.
Это был сотоварищ Туберозова, второй
соборный священник,
отец Захария. Он летами был ровесник
отца Савелия, но, будучи сух и до последней степени миниатюрен, казался гораздо его моложе. У
отца Захарии седой пронизи было гораздо менее, чем у Туберозова, и в чертах лица еще не заметно было старческой сухости; у него были детские голубые глазки и лицо самое доброе и все как будто улыбающееся.